Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Сулейманходжаев, вертя в руках тюбетейку, упорно молчал.
— А что вы храните на вокзале? — спросил я, увидев на бирке тисненые цифры и надпись: «Камера хранения».
Кустарь в ответ не издал ни звука.
— Поедем, посмотрим, — предложил я оперативнику. — Доложите начальству, попросите машину.
Через час мы были у камеры хранения ближайшей к Бухаре железнодорожной станции Каган, и кладовщик, получив бирку, поставил перед нами увесистый чемодан.
— Ваш? — спросил я у Сулейманходжаева.
— Мой, — неохотно ответил тот.
— Где ключи?
— На связке…
Я откинул крышку чемодана. Блеск груды янтарных шариков на мгновение ослепил меня. Затем я пересчитал снизки. Их оказалось 85.
— Больше ни о чем спрашивать вас не буду, — сказал я Сулейманходжаеву. — Когда появится желание говорить, дайте знать.
В милиции, куда мы вернулись с чемоданом, Сулейманходжаев рассказал о краже, повторив слово в слово то, что я уже знал о ней от Геннадия Рябчикова. Добавил только, что цыгану Леньке он дал для продажи одну снизку бус, но покупателя на нее не нашлось, и она так у него и осталась. Пять снизок он продал уже в Бухаре, сам, а три, с которыми был задержан, намеревался продать…
Я получил у прокурора Бухары санкцию на арест Сулейманходжаева и этапирование его в Новгород и поздним вечером, захватив с собой весь изъятый янтарь, вылетел через Москву в Ленинград.
На работу я пришел около полудня, хорошо отоспавшись, позавтракав и приведя себя в полный порядок. Как всегда, в первую очередь ткнулся в кабинет начальника следственного отдела. Чижов сидел за письменным столом, зарывшись в бумаги. Когда я прикрыл за собой дверь, он поднял глаза и некоторое время недоуменно смотрел на меня.
— Здравствуй, — сказал, наконец, Чижов. — Кажется, ты не с пустыми руками.
— Вы не ошиблись, — ответил я и поставил чемодан на приставной стол.
Чижов приподнялся, потрогал его за ручку:
— Тяжелый… Неужели бусы? Сколько их там?
— Восемьдесят пять…
— Врешь! Не может быть…
Не торопясь, я достал ключ, открыл чемодан и взглянул на Чижова. Тот, как когда-то я сам, поначалу зажмурил глаза, потом приоткрыл их и изумленно уставился на груду янтаря.
— Красота-то какая! — воскликнул он— Сколько всего теперь изъято?
— Девяносто три снизки из ста. Еще одну заберем у жены Рябчикова.
— Как вел себя Сулейманходжаев?
— Признал все.
Чижов всплеснул руками:
— Ну знаешь! Видал я дела, но такого!
Он связался по селектору с прокурором:
— Вернулся из командировки Плетнев, привез…
— Янтарную комнату? — весело спросил прокурор.
— Не скажу, что комнату, но кладовую — это точно.
— Сейчас зайду, — прозвучало в динамике.
Прокурор пришел сразу. Он приблизился к чемодану и, завороженный мягким блеском янтарной россыпи, опустил в нее ладонь. Я наблюдал за ним, и мне казалось, что я тоже чувствую теплое и ласковое прикосновение этих маленьких солнц. Затем я доложил о результатах своей поездки.
— Все хорошо, — сказал прокурор, — но один момент в этом деле все же беспокоит меня.
— Ухов? — спросил я, читая его мысли.
— Да, Ухов. Как вы собираетесь поступить с ним?
— Предъявлю ему другое обвинение и освобожу до суда из-под стражи.
— Но он уволился и постоянного места жительства не имеет.
— Я думаю, что руководство леспромхоза возьмет на себя обязательство обеспечить его работой и жильем. Оно неплохо отзывалось о нем. Ухов со своей стороны даст нам подписку о невыезде.
— Если это возможно, давайте так и поступим, — заключил прокурор и, довольный, вышел из кабинета.
Я закрыл чемодан и спросил у Чижова:
— Куда девать все это?
— Сдай на хранение в ювелирторг.
— И последнее, — сказал я, доставая бухарский гребень. — Вот вам на память об этом деле маленький сувенир.
— О! Спасибо! — погладил лысину Чижов. — Теперь будет чем причесаться!
Воздав должное незлобивому характеру начальника, я отправился в свой кабинет и позвонил Лифшицу.
Марк Исаакович приехал сразу. Взглянув на него, я про себя отметил, что после первой нашей встречи он еще более поседел и осунулся. Улыбка, казалось, навсегда исчезла с его лица. Присев на стул, Лифшиц вздохнул:
— Наконец-то вызвали. Устал, не могу больше. Нет ничего хуже неизвестности. Делайте со мной, что хотите, я готов ко всему…
— Вот как? К чему же это вы себя подготовили?
— Не к санаторию, конечно… Если бы воров можно было найти, их давно бы нашли.
— Они найдены, только далековато отсюда, — сказал я и приоткрыл чемодан. — Ваши бусы?
Марк Исаакович посмотрел на них, и лицо его стало каменным. Он долго сидел, не двигаясь, потом достал таблетку валидола, сунул ее под язык и снова застыл. Скупые слезы покатились по его щекам. Он не вытирал их…
— Что это вы? — успокаивал его я. — Радоваться надо, а не плакать.
Лифшиц вынул из кармана платок, вытер лицо и вдруг, обхватив голову руками, зарыдал.
— Вы не представляете, чего мне стоили эти месяцы, — сквозь слезы говорил он. — Кое-кто посчитал, что мне мало случившегося. Нашлись люди, которые стали намекать на то, что я сам продал эти бусы, а спектакль с кражей разыграл, чтобы замести следы. Это ужасно…
— Люди бывают всякие. Пишите расписку и забирайте янтарь на хранение до суда. Пока девяносто три снизки. Будет еще одна.
Получив расписку, я помог Лифшицу вынести чемодан и на служебной машине отвез его в магазин.
Через день я опять был в Новгороде. Директор леспромхоза, не колеблясь, написал и отдал мне письмо на имя прокурора, в котором сообщал, что, в случае освобождения Ухова из-под стражи, ему будут предоставлены и работа, и жилье.
Я предъявил Ухову другое обвинение и взял у него подписку о невыезде. Гришка не скрывал своей радости.
— Вот видите, — сказал он, прощаясь. — Я говорил вам правду. Теперь убедились?
— Если бы не убедился, не стал бы выпускать на свободу, — ответил я. — Постановление об освобождении из-под стражи будет вручено начальнику тюрьмы. Всего доброго!
Я вышел на улицу. По ней, разрезая колесами мутные потоки воды, катили автомашины. На сухом тротуаре стояли люди. Теплый, по-настоящему весенний ветер раскачивал над их головами пока еще голые ветки деревьев. Люди подставляли солнцу лица и терпеливо ждали автобуса.
Мне нужно было в центр, и, когда к остановке подошел автобус «Кречевицы — Новгород», я сел в него.
Здесь тоже чувствовалась весна. Пассажиры оживленно говорили о семенах, огородах и севе, смеялись. Какой-то парень приставал к своему соседу: «Ну скажи, сколько у нас столиц?» Тот отмахивался: «Брось дурачиться». «Нет, ты скажи или признайся, что не знаешь», — лез к нему парень. «Отстань! Одна у нас столица — Москва». — «А вот и нет! У нас три столицы — Москва, Ленинград и Кречевицы!»
Доехав до центра, я забежал в Управление милиции, простился с Кислицыным, попытался созвониться с Потаповым, но его на месте не оказалось. Потом автобусом «Новгород — Крестцы» отправился в Зайцево. Не повидаться с Иваном Васильевичем перед завершением работы я не мог.
Увидел я его возле магазина сельпо. Мы обнялись, заговорили о новостях. Кто-то тронул меня за локоть. И я увидел Кузьмича с тремя буханками хлеба под мышкой, в напяленной на глаза кепчонке. Узнав, что я приехал проститься, бригадир сказал:
— Приезжай, рыбку половим, поохотимся, только без этих дел. Суд-то скоро?
— Скоро, Кузьмич, скоро. А дела не от меня зависят.
— Понимаю, профессия твоя нужная, без нее нельзя. Я не о том. Отпуска-то тебе дают? Вот и приезжай отдохнуть, силенок набраться.
— Обязательно приеду, Кузьмич! При свидетеле обещаю, — указал я на участкового.
— Правда, Михалыч, — поддержал бригадира Иван Васильевич, — лиха беда начало, а там, может, понравится. Лето — не зима…
В это время на другой стороне шоссе остановился автобус на Новгород. Я пожал друзьям руки и побежал к нему.
Нулевой цикл
Я считаю, что цейтнот — понятие более следственное, чем шахматное. В самом деле — кому всегда, а не от случая к случаю, не хватает времени? Следователю. Кто больше страдает от этого? Тоже следователь. Совсем недавно, например, чтобы сэкономить это самое неизвестно как и куда исчезающее время, я отключил в своем кабинете телефонный аппарат и стал включать его только по необходимости. Но через день, поговорив по телефону, я забыл выдернуть вилку и тут же был наказан за это. Пришлось снять трубку.
— Дмитрий Михайлович? Беспокоит Арменак Ашотович, — услышал я голос заместителя прокурора по надзору за милицией Карапетяна. — Ты один? Все по домам разошлись? Большая просьба к тебе — оставь дела и загляни в соседнее отделение. Надо с человеком разобраться.
